Представьте себе, что вы перенеслись в 1921 год. Та же осень на улице, но много холоднее, чем сейчас. Люди на улицах если не вооружены, то… как-то пугливы. И немудрено! Тут голод, тиф, тотальная безработица, разруха, газеты сообщают о крестьянских восстаниях… На Украине Махно, атаман Антонов берет город за городом. Ночами по городам промышляют «бандиты-попрыгунчики». Кажется, что власть большевиков вот-вот развалится и дело кончится вселенской катастрофой. И о чем в таком обществе должны думать люди, а? Кажется, что только лишь о том, чтобы… выжить! Но – удивительно, и в это жуткое время находятся люди, которые пишут стихи, читают стихи, а кто-то и слушает, как их читают. Хотя по идее думать надо бы только о хлебе, ну и еще о том, как бы остаться в живых.
Кадр из фильма «Шестое июля». Блюмкин и Андреев встречаются с графом Мирбахом
Между тем в Москве даже в то время было «Кафе поэтов», где постоянно, как это сейчас модно говорить, тусовались такие поэты, как Маяковский, Есенин, Мариенгоф. И вот туда-то был вхож и странный тип, имевший репутацию известного террориста и заговорщика, — Яков Блюмкин, член партии эсеров под кличкой Живой. В поэтическую богему его ввели два не менее одиозных персонажа: Донат Черепанов, бандит и затем подельник известной бандитки Маруси Никифоровой, и сын книгоиздателя и будущий красный командир Юрий Саблин. Причем сам Саблин дружил в ту пору с Есениным, а сам поэт в конце 17-ого года даже входил в боевую дружину эсеров. Впрочем, левые эсеры в то время пользовались сочувствием многих писателей и поэтов, среди которых были и Блок, и Белый, а уж всякую «мелкоту-то» и «прихлебателей» возле мэтров можно и не называть.
Анатолий Мариенгоф писал, что Блюмкин был «лириком, любил стишки, любил свою и чужую славу». Вадим Шершеневич — еще один тогдашний поэт описал его внешность следующим образом: «...человек с побитыми зубами... он озирался и пугливо сторожил уши на каждый шум, если кто-нибудь сзади резко вставал, человек немедленно вскакивал и опускал руку в карман, где топорщился наган. Успокаивался только сев в свой угол... Блюмкин был очень хвастлив, также труслив, но, в общем, милый парень... Он был большой, жирномордый, черный, кудлатый с очень толстыми губами, всегда мокрыми». Поскольку описание это относится к 1920 году, нетрудно сделать вывод, что у Блюмкина в это время были проблемы с психикой. Например, когда он за полночь уходил из «Кафе поэтов», то буквально умолял кого-нибудь из своих знакомых пойти вместе с ним до его дома, то есть он явно опасался реального или мнимого покушения на свою жизнь. Шершеневич об этом написал так: «Он обожал роль жертвы», и еще: «... он ужасно трусил перед болезнями, простудами, сквозняками, мухами (носителями эпидемий) и сыростью на улицах». Но, впрочем, это только лишь одна сторона его «фотокарточки». А вот что будет, если мы перевернем еще и другую?
Дело в том, что кем бы там он ни был, но вышло так, что один единственный его поступок в июле 1918 года мог полностью изменить всю историю России, и даже может быть ход всей Первой мировой войны. То есть попал человек на точку бифуркации, а вот что он был к этому времени за человек, давайте посмотрим…
Как и все люди Яков Григорьевич Блюмкин, и он же Симха-Янкель Гершев Блюмкин, родился… Родился в семье, которая проживала в Одессе, на Молдаванке, причем официально в 1898 году, а вот сам он утверждал, что в марте 1900 года. Место работы отца в своей биографии он тоже менял неоднократно, пока не остановился на варианте с отцом – мелким еврейским торговцем-приказчиком.
В 1914 году окончил талмудтору (бесплатную начальную еврейскую школу для детей из неимущих семей, которой руководил в это время известный еврейский писатель — «дедушка еврейской литературы» Менделе-Мойхер-Сфорим (Я. А. Шолом)), и начал работать насущного хлеба ради, сменив на трудовом поприще не одну профессию. Был и электромонтером, и работал в трамвайном депо, и рабочим сцены в театре, и на консервной фабрике братьев Аврич и Израильсона. При этом он успевал писать стихи, и они даже печатались в местных газетах «Одесский листок», «Гудок» и журнале «Колосья». Атмосфера в семье отличалась революционностью и полярностью суждений: старший брат Лев придерживался анархистских взглядов, а сестра Роза считала себя социал-демократкой. Причем оба старших брата, Исай и Лев, работали журналистами в ряде одесских газет, а брат Натан стал известен как драматург (псевдоним «Базилевский»). Были еще братья, но о них сведений нет. Ну, да чему удивляться. Детская смертность тогда была очень высокой.
Сам Блюмкин об этом времени писал так: «В условиях еврейской провинциальной нищеты, стиснутый между национальным угнетением и социальной обездоленностью, я рос, предоставленный своей собственной детской судьбе». Ну, а детство и юность многих одесситов в ту пору были неразрывно связаны с миром Мишки «Япончика» — «короля бандитов». Что до первого знакомства Блюмкина с революционным движением, то понятно, что тут, конечно, постарались брат Лев и сестра Роза. Но социал-демократы Яшке показались скучными и неинтересными. Ну, что за дело читать какие-то скучные брошюрки каких-то малопонятных иностранцев? То ли дело лозунг «Анархия – мать порядка!» Однако, когда он учился в техническом училище в 1915 году и познакомился с группой анархистов-коммунистов, увлечение это было недолгим.
Зато студент-эсер Валерий Кудельский (тоже местный журналист, тоже писавший стихи, друг Котовского по тюрьме, а затем и Маяковского по «поэтическому цеху»), в октябре 1917 года сумел доказать Блюмкину, что лучше партии эсеров не существует, после чего он в нее и вступил, примкнув к левому крылу!
Друг Якова с шестнадцати лет, и тоже поэт Петр Зайцев впоследствии писал, что Блюмкин сначала «никакого участия в политической борьбе не принимал», всегда был «не чистым на руку... принимал участие в Одессе в самых грязных историях», включая торговлю фальшивыми отсрочками от службы в армии.
Чем занимался Яков накануне «Великого Октября»? А разным! По некоторым сведениям, он жил в это время в Харькове, где работал агитатором «по выборам в Учредительное собрание» и в августе — октябре 1917 года в таковом качестве побывал в Поволжье.
Затем в январе 1918-го года Блюмкин вместе с Мишкой «Япончиком» принял самое активное участие в создании в Одессе Первого Добровольческого железного отряда из люмпен-пролетариата и матросского пулеметного отряда. Отряд этот сыграл главную роль в известной «одесской революции», и вот тут-то наш Яков сошелся не только с Япончиком, но и многими лидерами эсеров-максималистов: Б. Черкуновым, П.Зайцевым, анархистом Ю. Дубманом. Интересно, что Черкунов в это время был ни кем иным, как комиссаром у того самого матроса Железнякова, а поэт Петр Зайцев сделался начальником штаба у одесского диктатора Михаила Муравьева. Причем, как о нем писал уже сам Блюмкин, увез с собой «много миллионов из Одессы». Отметим, что и сам Блюмкин постоянно крутился рядом с крупными, но теневыми денежными потоками, то есть правильно понимал, что убеждения – убеждениями, а деньги – деньгами!
Там же в Одессе он познакомился и еще с одним человеком авантюрного склада и почему-то тоже поэтом (а поэты не авантюристы у нас тогда были, интересно? – В.О.) —А. Эрдманом, который состоял членом «Союза защиты родины и свободы» и вдобавок был еще и… английским шпионом. Есть предположение, что это именно он, Эрдман, как раз и устроил Блюмкина на работу в… ЧК. Потому, что было так: в апреле 1918-го года этот Эрдман под видом лидера литовских анархистов Бирзе поставил под свой контроль часть анархистских отрядов в Москве, и при этом одновременно работал оперативным сотрудником по сбору информации в ЧК. Эрдман написал и несколько доносов на Муравьева, итогом которых стало дело, которое завели на него большевики. Очевидно, он делал все это с тем, чтобы спровоцировать большевистское правительство Москвы на конфликт с Муравьевым в Одессе. Так это или нет, можно только гадать. Важно другое, что дружба между Эрдманом и Блюмкиным, начавшись в Одессе, в Москве не прервалась. И сначала в ЧК попал Эрдман, а затем и сам Блюмкин!
В марте 1918 года стал начальником штаба 3-й Украинской советской «одесской» армии, задача которой состояла в том, чтобы остановить наступление австро-венгерских войск. Но в ней было всего четыре тысячи солдат и неудивительно, что она отступила при одном только слухе о приближении австро-венгерских войск. Часть бойцов вместе с Блюмкиным на кораблях эвакуировалась… в Феодосию, где он «за особые боевые заслуги» (!) был назначен комиссаром Военного совета армии и помощником начальника ее штаба.
Теперь ей поставили новую задачу: задержать германские, австро-венгерские войска и части Украинской Рады, наступавшие на Донбасс. И теперь уже эта армия не разбежалась, а… «разошлась» на сотни мелких отрядов, которые, уклоняясь от боев с оккупантами, занялись экспроприацией денег у банков и отъемом продовольствия у крестьян. Блюмкин имел к этому прямое отношение. Например, за ним числилась экспроприация четырех миллионов рублей из Государственного банка городка Славянска. А потом он предложил взятку (замять «это дело») левому эсеру Петру Лазареву – командующему Третьей революционной армией. Причем часть этих денег Блюмкин оставил себе, а часть — передать в фонд партии левых эсеров!
Но «шила в мешке» не утаишь, и оказавшись под угрозой ареста, Блюмкин вынужден был вернуть в банк три с половиной миллиона рублей. А вот куда делись еще 500 тысяч, неизвестно. Зато известно, что Петр Лазарев после этого сбежал с фронта и даже с поста командующего армией. И архивные документы свидетельствуют, что 80 тысяч рублей (сумма тоже немалая по тому времени!) из этих четырех миллионов пропали вместе с ним.
После этого уже в мае 1918 года Блюмкин оказался в Москве, но суда счастливо избежал, в тюрьму его не посадили, а сделали за все его «подвиги»… чекистом! Да-да, руководство партии левых эсеров направило его в ВЧК заведующим отделом по борьбе с международным шпионажем!!! А с июня он и вовсе стал заведующим отделением отдела контрразведки по наблюдению за охраной посольств в связи с их возможной преступной деятельностью! То есть фигурой в иерархии ЧК очень и очень значимой. Как, почему, за какие такие заслуги его поставили на этот исключительно ответственный пост неизвестно. Разве что за кое-какое знание немецкого языка?
Интересно, что в рекомендации ЦК левых эсеров, по которой он и попал в ЧК, его назвали «специалистом по раскрытию заговоров». Вот только какие, когда, и где раскрывал он заговоры? Ведь сам он в мемуарах ни про один такой раскрытый заговор не упоминает, а уж, наверное, мог бы, не так ли? Нет, недаром очень правильно сказано – «бабло побеждает добро». Наверное, если бы он хапнул не 500 тысяч, а все 4 миллиона, то сел бы и в кресло самого Дзержинского. А что? Почему нет? В революцию все возможно. Недаром вспоминая Якова Блюмкина, Лев Троцкий как-то написал: «Революция избирает себе молодых любовников». По его же словам Блюмкин «имел за плечами странную карьеру и сыграл еще более странную роль». Получается, что он являлся чуть ли не одним из «отцов-основателей» ЧК и сам же стал в итоге жертвой собственного творения.
Между тем уже к лету 1918 года партия левых эсеров численно увеличилась до 100 тысяч человек. И эта сила, имея перед глазами опыт большевиков, яростно рвалась к власти. Ее поддерживало многочисленное крестьянство, а уж тактику террора именно эсеры разработали до тонкости. Наконец на их стороне была и слава «честных революционеров». Многие верили, что именно эсеры могут выправить «перекосы Октября» и реальным образом смягчить «революционную диктатуру» зарвавшихся большевиков. Это было очень важное обстоятельство, на которое в это же время наслоилось другое…
Другим обстоятельством стал приезд в Москву в апреле 1918 года дипломатического представителя Германии в России графа Вильгельма фон Мирбаха, наделенного к тому же еще и особыми полномочиями. Задача у Мирбаха была очень сложная: удержать Советскую Россию от расторжения Брестского мира. Германии требовалось получить 1 млн. военнопленных солдат из лагерей в Сибири для пополнения армии на Западном фронте, затем требовался Черноморский флот, хлеб, сало, кожи с Украины, а также сталь, прокат, уголь, лес, лен, пенка – да всего, что на дармовщинку выкачивала кайзеровская Германия из Советской России и не упомнишь. Его заслуженно считали мастером политической интриги, поскольку Мирбах умудрялся поддерживать связи даже с явными противниками Брестского мира. И… на словах они его ругали, а на деле… как Германия все, что ей требовалось получала, так и продолжала получать. Проблемой стали пленные немцы, австрийцы и венгры, заблокированные, на счастье Антанты, восставшими чехословаками в Сибири.
Каким образом Блюмкин вышел на немецкого посла, точно неизвестно, хотя, возможно, через его родственника – пленного офицера австрийской армии Роберта фон Мирбаха, с апреля 1918 года проживавшего в одной из московских гостиниц после своего освобождения из плена. Там же жила и шведская актриса М. Ландстрем, неожиданно затем покончившая жизнь самоубийством. Какая связь? Да никакой вроде… Да только в такого рода делах никаких случайностей обычно не бывает и какая-то связь всегда есть.
Блюмкин завербовал бывшего офицера в качестве осведомителя и одновременно через него вел переговоры с графом. О чем? Одному Богу известно! Играли в их отношениях какую-нибудь роль деньги? Вне всякого сомнения! Кто и кому их давал? Конечно, Мирбах и, конечно, Блюмкину. А вот на что они шли и кому? Скорее всего ими «подмазывались» слишком уж радикальные противники Брестского мира. Но… те, которые берут деньги у чужих, всегда должны опасаться своих. Можно себе представить, если бы о получении взяток эсерами от немцев узнал Ленин? Мол, на словах вы все «против», а в карман кладете?! Это был бы такой скандал, что его последствия ударили бы по всей партии левых эсеров!
И неудивительно, что с июня 1918 года Блюмкин и все тот же приснопамятный Муравьев начинают убеждать ЦК левых эсеров, что убить Мирбаха и тем самым спровоцировать начало «революционно-освободительной войны с германским империализмом», а уж заодно отстранить от власти и прямых пособников «похабного» Брестского мира, то есть Ленина и его сторонников!
Уже 24 июня 1918 года ЦИК партии левых эсеров решил, что время настало. Что с ратификацией Брестского мира большевистским правительством мириться нельзя, а следует прибегнуть к тактике террора против «видных представителей германского империализма».
Затем именно Блюмкин вызывался убить посла Мирбаха и разработал его план, утвержденный эсеровским ЦК, а само покушение назначили на 5 июля 1918 года. Но по каким-то неизвестным причинам Яков перенес его на один день.
Интересно, что Блюмкин оставил прощальное письмо, что-то вроде политического завещания, в котором написал: «Черносотенцы-антисемиты с начала войны обвиняют евреев в германофильстве, и сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и за сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особое значение. Я как еврей, как социалист, беру на себя совершение акта, являющегося этим протестом». Весь мир должен узнать, что «еврей-социалист» не побоялся принести свою жизнь в жертву протеста...».
Все остальное было делом техники. На бланке ЧК напечатали официальную бумагу, что, мол, товарищ Блюмкин направляется для переговоров с послом Германии «по делу, имеющему непосредственное отношение к самому германскому послу». Подпись Дзержинского на документе подделал левый эсер П. Прошьян, а В. Александрович, занимавший должность заместителя Дзержинского, «приложил» печать к мандату и приказал выдать Блюмкину машину из гаража ЧК.
Две бомбы (интересно, какого типа они были? и два револьвера Блюмкин получил на квартире Прошьяна. В помощники с ним пошел Николай Андреев, известный тому опять-таки еще по Одессе и тоже оказавшийся в Москве, и еще черноморский матрос тоже из ЧК.
6 июля 1918 года, в 14 часов Блюмкин и Андреев, оставив матроса и шофера в авто у ворот посольства, вошли в его здание и потребовали аудиенции с послом. Поскольку посол в это время обедал, гостям предложили подождать. К ним вышли советник посольства граф Бассевитц и старший советник Рицлер, но представители ЧК продолжали настаивать на личной встрече с графом Мирбахом.
В итоге Мирбах к ним все-таки вышел. Блюмкин стал рассказывать ему об аресте его племянника, а затем полез в портфель, чтобы достать нужные документы. Однако из портфеля он выхватил револьвер и выстрелил сначала в Мирбаха, а затем в сопровождавших его в это время двух служащих. Он выстрелил три раза и побежал. Но Андреев заметил, что Мирбах только ранен, а не убит! Он бросил послу под ноги портфель с бомбами, но они не взорвались, а просто выкатились на пол. Тогда он поднял одну из бомб и с силой швырнул ее в сторону жертвы. Взрыв последовал оглушительный. В зале вылетели стекла.
Блюмкин и Андреев выпрыгнули в окно, но поскольку прыгать пришлось со второго этажа Блюмкин подвернул ногу. Охрана посольства принялась стрелять и тем не менее оба террориста успели перелезть через ограду, смогли сесть в автомобиль и скрылись в ближайшем переулке. Мирбах, изрешеченный осколками, умер через несколько минут.
Есть и другая версия этого теракта по которой Блюмкин, перелезая через ограду, получил пулю в ягодицу. А Мирбаха убил как раз матрос и он же снял Блюмкина с решетки, на которой тот повис, зацепившись штанами. Но точно, как там все было, неизвестно. Паника, взрыв, кровь, стрельба, все бегут – тут очень трудно восстановить истину.
Продолжение следует…
- Автор:
- В. Шпаковский
Свежие комментарии