«Матросский Наполеон»
Когда вспыхнул мятеж Керенского и Краснова, Дыбенко оказался в центре событий. Та попытка восстановить власть Временного правительства провалилась. В два часа ночи Троцкий от имени Совнаркома отправил телеграмму в Петроград: «Попытка Керенского двинуть контрреволюционные войска на столицу революции получила решающий отпор. Керенский отступает, мы наступаем. Солдаты, матросы и рабочие Петрограда доказали, что умеют и хотят с оружием в руках утвердить волю и власть демократии. Буржуазия старалась изолировать армию революции, Керенский пытался сломить её силой казачества. И то, и другое потерпело жалкое крушение… Революционная Россия и Советская власть вправе гордиться своим Пулковским отрядом, действующим под командой полковника Вальдена».
Провал мятежа исследователь Васильев объяснил так: «Заранее обречённый на поражение поход казаков Краснова наглядно показал всей России слабость армии, колоссальный раскол нации и полную деморализацию всех здоровых сил, способных, но не желающих сражаться. Усталость от войны, социалистическая пропаганда, проблемы с железнодорожным транспортом, недоверие, а порой и ненависть к столь непопулярному А.Ф.Керенскому, — это лишь немногие причины поражения антибольшевистского похода на Петроград».
Кстати, сам Павел Ефимович после победы часто хвастал, что «лично арестовывал атамана Краснова».
Вообще, то время стало для Дыбенко своеобразным «звездным часом». В конце ноября 1917 года Ленин обязал Дыбенко заняться проблемой Учредительного собрания. Собственно, Павел Ефимович получил приказ разогнать «учредиловку». Для этого Дыбенко собрал несколько тысяч матросов. Вообще, этой армии хватило бы, чтобы покончить не только с Учредительным собранием, но и с партией Владимира Ильича. Возможно, такие мысли и закрадывались в голову Павла, но он не отважился.
Когда в начале января 1918 года улицы Петрограда хлынули десятки тысяч демонстрантов, состоявших из рабочих, интеллигенции и гарнизонных солдат, Дыбенко оказался в гуще событий. Народ требовал демократии и передачи власти Учредительному собранию. Павел Ефимович лично отдал приказ своим матросам открыть огонь из пулеметов по демонстрантам на углу Невского и Литейного проспектов. А депутатов Учредительного собрания Шингарева и Кокошкина, которые ранее занимали должности министров во Временном правительстве, матросы достали в больнице. Здесь же их и закололи штыками.
После ликвидации «учредиловки», Дыбенко получил огромную силу и власть. Он стал настолько могущественным, что его начала всерьез опасаться верхушка партии. Его называли «матросским Наполеоном» и считали чужаком, случайно затесавшимся в партийную элиту. И для контроля за «матросиком» к нему приставили Федора Раскольникова, тоже, кстати, «матросика».
Раскольников, мягко говоря, негативно относился к Дыбенко. И сильно ему завидовал. Как и все, он прекрасно знал, что Павел Ефимович сделал головокружительную карьеру не благодаря гениальному уму или таланту, а пользуясь доступом в постель Коллонтай. Конечно, Федор тоже мечтал там оказаться. Но пошатнуть позиции Дыбенко было сложно. Но Раскольников не сдавался. Он постоянно писал доносы на Дыбенко, обвиняя его в беспробудном пьянстве и спаивании матросов. По словам Раскольникова, Дыбенко таким образом пытался «обрести дешевую популярность».
Но не доносы «верного друга», а характер Дыбенко в 1918 году чуть было не довел его до расстрела. В феврале немецкие войска начали активное наступление. Павел Ефимович в то время командовал отрядом моряков под Нарвой.
Несмотря на то, что в Бресте тем временем шли переговоры, немцы хотели добить истерзанного противника. Военные неудачи сделали бы большевиков более сговорчивыми, а значит, сепаратный мир мог быть подписан быстрее и без каких-либо требований. Понятно, что Ленина немцы свергать не собирались. Им было достаточно его просто прижать к ногтю.
Павел Ефимович, едва оказавшись под Нарвой, начал гнуть свою линию. Первым делом он отказался от помощи начальника оборонного участка Парского, надменно заявив ему, что «будем воевать самостоятельно». Но самонадеянность подвела Дыбенко. В битве под Ямбургом он потерпел поражение. И сбежал, прихватив с собой остатки отряда. Тем самым Нарва, которая прикрывала столицу, оказалась без защиты. По воспоминаниям Парского «оставление Нарвы произошло преимущественно потому, что не было общего руководства и связи в действиях, оттого, что слабо или даже вовсе почти неподготовленные отряды водили в бой неумело и они несли излишние потери (больше других потерпели матросы); наконец, на настроение войск оказало, по-видимому, известное влияние и создавшееся тогда положение как бы между войной и миром, что волновало людей и способствовало уменьшению их стойкости».
Владимир Ильич Ленин в передовице «Правда» от двадцать пятого февраля 1918 года писал: «Эта неделя является для партии и всего советского народа горьким, обидным, тяжелым, но необходимым, полезным, благодетельным уроком». Затем упомянул о «мучительно-позорном сообщении об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожить все и вся при отступлении; не говоря уже о бегстве, хаосе, близорукости, беспомощности, разгильдяйстве».
Дыбенко со своими матросами отступил к Гатчине. И здесь их разоружили в начале марта. Спустя короткое время его исключили из РКП (б) и лишили всех постов. Это решение было принято на IV-м съезде Советов. Затем и вовсе арестовали. Список обвинений был впечатляющим: сдача Нарвы, бегство с позиций, неподчинение командованию боевого участка, пьянство, нарушение дисциплины и так далее. Самым страшным для Дыбенко в этой ситуации оказалось то, что за него впервые не вступилась Коллонтай. Но сделала это Александра Михайловна не по своей воле, она просто в тот момент была бессильна помочь своему «орлу». Дело в том, что она выступала против заключения Брестского мира. Пошла, так сказать, в разрез с решением партии. Такое не прощали даже самым приближенным. Поэтому ее убрали со всех постов, в том числе из ЦК партии. Понятно, что Александра Михайловна не могла вечно находиться в политической опале, но требовалось достаточное количество времени, чтобы ситуацию успокоилась.
Правда, надолго ее не хватило. Когда угроза расстрела «матросика» стала очевидной, Коллонтай все же бросилась на его спасение. Она лично обращалась к Троцкому, Крыленко, Крупской и даже Ленину. Но у всех отношение к Дыбенко было отрицательное. Некоторые даже с нескрываемым цинизмом и ехидством интересовались: «А кто вы такая будете подследственному?»
Александра Михайловна находилась в подавленном состоянии. В своем дневнике она даже оставила запись, что готова вместе с Дыбенко «взойти на эшафот». Но эту мысль она быстро откинула, заменив ее на желание организовать матросское восстание. Но до этого дело не дошло, хотя они были согласны открыть огонь по Кремлю. Кто-то посоветовал ей узаконить отношения с Дыбенко, мол, у законной жены шансов его спасти все же больше, чем у банальной любовницы. Создать законную семью для Коллонтай было настоящим предательством своих же собственных принципов и убеждений. И она отказалось от всего, во что верила ради «матросика». В газетах появились заметки о браке Коллонтай и Дыбенко. Правда нигде не говорилось о том, что эта советская ячейка общества являлась фиктивной, а Павел Ефимович вообще вряд ли знал, что неожиданно стал мужем.
Став законной женой, Александра Михайловна смогла взять Дыбенко на поруки до суда. Она лично пообещала, что ее муж не покинет столицу. По воспоминаниям очевидцев, когда матросы узнали об освобождении своего лидера, гуляли два дня. Конечно, вместе с Дыбенко. Причем свою жену он на праздник не позвал. А затем и вовсе исчез из столицы. Когда Коллонтай узнала о предательстве Дыбенко, сбежала в Петроград, боясь ареста. Газеты, словно соревнуясь друг с другом в остроумии, в красках описывали детали побега «матросика». Одни приписывали ему кражу огромных денег, другие – многочисленные убийства.
Правительство, надо отдать ему должное, пыталось мирно урегулировать ситуацию. Но Дыбенко реагировал агрессивно. Николай Крыленко, который вел дело против Павла Ефимовича, все же однажды сумел с ним связаться и объявил об аресте. А в ответ услышал: «еще не известно, кто и кого будет арестовывать».
Спрятавшись в Самаре, Дыбенко развернул мощную кампанию в защиту себя любимого. И, чувствуя поддержку, вел себя нагло даже с Лениным, напоминая ему о «немецком золоте». Во время суда он выступил с речью, написанной Коллонтай: «Я не боюсь приговора надо мной, я боюсь приговора над Октябрьской революцией, над теми завоеваниями, которые добыты дорогой ценой пролетарской крови. Помните, робеспьеровский террор не спас революцию во Франции и не защитил самого Робеспьера, нельзя допустить сведения личных счетов и устранения должностного лица, не согласного с политикой большинства в правительстве… Нарком должен быть избавлен от сведения счетов с ним путем доносов и наветов… Во время революции нет установленных норм. Все мы что-то нарушали… Матросы шли умирать, когда в Смольном царила паника и растерянность…». Суд Дыбенко выиграл, расстрел отменялся. После окончания заседания матросы вынесли своего героя на руках. Павел Ефимович, одержав одну из самых важных побед в своей жизни, окунулся в пьянство. А что Александра Михайловна? Она страдала и переживала, прекрасно понимая, что ее «орел», развлекается в самых злачных притонах Москвы.
Их брак продержался лишь несколько лет. Павел Ефимович старательно избегал жены, предпочитая с ней вовсе не видеться. А когда он сбежал в Орел, Коллонтай дала слово Ленину порвать с «недостойным субъектом».
Верный пес революции
У Владимира Ильича было много причин расстрелять Дыбенко. Он даже не скрывал своего негативного отношения к «матросику», но считал его нужным и верным псом. Поэтому по осени Павла Ефимовича отправили на границу между РСФСР и на тот момент независимой Украиной. Ему поручили важное и ответственное задание — собрать достаточное количество сил, чтобы присоединить украинские земли. Но вот высокую должность Дыбенко не дали, он стал «всего лишь» командиром батальона. Затем на короткое время занял место комиссара, но карьерному росту мешало то, что его исключили из партии. Была и еще одна причина — постоянные конфликты с начальством и пьяные дебоши.
Павел Ефимович, сотрясая воздух рассказами о героическом прошлом, пытался доказать всем свою «особенность». Под этим он подразумевал полную свободу действий без подчинения кому-либо. Такое поведение, конечно, злило и раздражало. Коллантай так написала в своем дневнике: «Свердлов не скрывает своей антипатии к такому "типу", как Павел, и Ленин, по-моему, тоже».
Но верхушка партийной власти его терпела, поскольку именно Дыбенко должен был стать их главным козырем в борьбе за присоединение Украины. Поэтому в начале 1919 года Павел Ефимович вдруг стал командующим группой войск Екатеринославского направления. К тому времени советские солдаты уже находились на территории Украинской народной республики и вели бои с петлюровцами. Ленин рассчитывал, что украинская фамилия Павла Ефимовича (как, собственно, и его происхождение) помогут более быстрому захвату территории. Ведь Дыбенко позиционировался как «свой» командир, который и привел солдат Российской республики. Вскоре под началом Павла Ефимовича оказались бригады Махно и Григорьева.
Когда сила вновь оказалась в руках у Дыбенко, он явил всем себя настоящего. Его солдаты устраивали погромы, грабежи и пьяные дебоши. В Государственном архиве Российской федерации хранится послание большевиков из Николаева, адресованное правительству Советской Украины. В нем они просили принять меры в отношении Павла Ефимовича и привлечь его к ответственности за «купянские события» и «дебош в Луганске». Также Дыбенко обвиняли в многочисленных расстрелах «без суда и следствия» и ликвидации большевистского ревкома.
Но Дыбенко и его бойцам все сходило с рук. Прикрываясь борьбой с врагами, он арестовал более полусотни левых эсеров и анархистов из Екатеринослава, приказал закрыть левоэсеровскую газету «Борьба». Пода запрет попали и пропагандистские лекции анархистов. Главную роль Павел Ефимович сыграл и в аресте участников уездного Александровского съезда Советов.
Когда партийная верхушка, находящаяся в Москве, в очередной раз получила сведения о выходках Дыбенко, все-таки решила создать следственную комиссию. Поспособствовала этому, конечно, и инспекция, которую провел Лев Каменев. В своем отчете он указал, что «армия Дыбенко кормится сама». Проще говоря, Павел Ефимович и его солдаты грабили крестьян, захватывали эшелоны с фуражом, хлебом, углем и прочим. Причем эти эшелоны направлялись как раз в Россию. Вот этим-то и должна была заняться специальная комиссия. Павел Ефимович понимал, что за разграбление государственного имущества его ждет суровое наказание. Но… ему вновь опять повезло. Май 1919 года для большевиков выдался тяжелым, поэтому на «баловство» своего верно пса просто махнули рукой. А потом и вовсе при них забыли.
Едва Павел Ефимович осознал, что расплата за прегрешения «вольные или невольные» в очередной раз откладывается, как грянуло страшное осознание неотвратимой потери Крыма. Белогвардейцы сумели захватить Мелитополь. А это означало, что они теперь могли отрезать полуостров от советской территории. К тому же, солдаты Якова Слащева одержал победу на Керченском перешейке и открыли таким образом дорогу Деникину и на Севастополь, и на Симферополь.
В конце июня красная верхушка и армия начали массовое бегство из Крыма по направлению Перекоп-Херсон. Вместе со всеми позиции сдал и Дыбенко. Изменять своим принципам он, конечно, не стал. Его поведение – трусливая агрессия – сказалось на своих же солдатах. Отряд Павла Ефимовича поразила быстро развивающаяся опухоль дезертирства. В конце концов, когда остатки его отряда столкнулись с малочисленным казачьим отрядом, то просто разбежались. Херсон, по сути, был отдан белым. Не трудно представить, что тогда чувствовал Дыбенко. За короткий срок он лишился всего: и полуострова, и армии.
Ситуация накалялась. Отряды батьки Махно (они уже начали воевать против всех), к которому, собственно, и бежали дезертиры Дыбенко, сдерживали наступление белых. Махно даже обращался за помощью к Павлу Ефимовичу, предлагая открыть общий «красный» фронт и забыть старые обиды, но… «матросику» было не до этого. Чередуя пьянство с приступами депрессии, он с остатками своей армии сумел занять позиции в Николаеве. И здесь, вместо того чтобы проявить дальновидность и политическую гибкость, Дыбенко начал «работать» по старому сценарию. Проще говоря, он вновь решил всех «построить». Павел Ефимович начал в открытую конфликтовать с местной властью и горожанами, которых его солдаты откровенно грабили и избивали.
Долго так продолжаться не могло. Дыбенко все же арестовали. Несколько дней он находился под арестом, в очередной раз, ожидая высшей меры наказания. Пока он находился в тюрьме, многие из его подчиненных в страхе переметнулись на сторону Махно. И стали воевать уже и с белыми, и с красными. Без сомнений, власти Николаева хотели раз и навсегда покончить с Дыбенко, но… Во-первых, его прислали из Москвы. Во-вторых, он являлся хоть и опальным, но все же героем революции. Поэтому просто так его расстрелять не могли, особенно по приказу провинциальных градоначальников. Когда в столице узнали об аресте Дыбенко, то спустили в Николаев приказ о его освобождении. Павел Ефимович оказался на свободе, правда, отстраненным от всех занимаемых должностей. Но вряд ли он расстроился. Осознание того, что возмездие вновь откладывается, определенно стало для него лекарством от всех «болячек».
Уже осенью 1919 года Павел Ефимович по приказу сверху оказался в Москве. Вскоре его зачислили слушателем Академии Генерального штаба РККА. Но спустя короткое время Дыбенко неожиданно получил должность начальника 37-й стрелковой дивизии. Судьба вновь оказалась благосклонной к «матросику». Он сумел отличиться при освобождении Царицина, поучаствовал в победе красных над армией Деникина на Северном Кавказе, сражался с Врангелем и махновцами. После чего он стал слушателем младшего курса Военной Академии РККА.
Приближалась весна 1921 года – время очередного «звездного часа» Дыбенко.
Продолжение следует…
Автор: Павел Жуков
Свежие комментарии